Восьмой стол

От меня улетел стол. Опять.
Восьмой. И все они мне омерзительны. Сначала стоят такие тихие, озлобленные, забитые шепчущими учебниками и стопками многотомных тетрадей. Иногда срываются в крик; никогда с ними не поговоришь по-человечески, одни эмоции. Потом, быть может, они начитаются чьих-то легкомысленных блогов, а может, крадут из-под подушки ключ и забираются в мой дневник, запертый на тяжёлый амбарный замок. Внутри они читают моё сочинение тридцатилетней давности, которое я использую вместо закладки. Там Катерина ещё спрашивает: «Почему люди не летают так, как птицы?». Столы думают: и правда, почему? И, пока меня нет и вернуть их на землю некому, они сбрасывают все учебники и тетради, ручки и мысли и улетают.
Оставляя за собой рвущиеся в оконную дыру занавески.
Подружки мои, по вечерам сидящие на лавочках под окном, как старушки, вечные свидетели тому. Обвязав волосы дурацкими платочками, нагрузив уши железными серьгами, они упирают указательные пальцы в щеки и охают: «Ой, что творится-то!». А одна обязательно добавляет: «Ну всё, осень близко». И всегда мимо идёт какая-нибудь женщина: на одном плече – бремя белого человека, на другом – политкорректность. И рядом мужчина с рюкзаком, набитым неосуществлённым потенциалом и пойманными глупыми возможностями. Останавливаются; любуются, как стол, со свистом разрезая воздух, танцует в завихрениях ветра и мчится навстречу прекрасному далёко.
Наивный.
А я возвращаюсь в осиротевшую комнату. Обычно это вечер. В углах по капле копятся тени; в одном из них прячется испуганная лампа. Тетради разметены по полу, негодующе перешёптываются; учебники лежат потерянными. Я укладываюсь спать, и потом ещё, и ещё. Каждый день жду. Потому что знаю, чем заканчиваются для наивных юных столов подобные вылазки: видела в газетах и в подворотнях, и даже, кажется, своих бедняг. Всё-таки надеюсь на лучшее. Но каждый раз, выждав срок, я иду за новым, так как понимаю: всё.
Но восьмой стол вернулся.
Открываю утром глаза ― а он стоит, где и раньше. Виновато так; ножкой учебники подвинул и делает вид, будто ничего не случилось. Порыжевший от солнца; на крышке ― тяжесть раскаяния, а на ножке ― новенькие наручники (и где приобрёл?). Зайчики-блики по столешнице скачут, посмеиваются по-доброму. Стол не брыкается, не возмущается, как прежде; под моим взглядом только съежился, думает, ругаться буду. А я как ни в чём ни бывало вещи с пола собираю, лампу поглаживаю, что выбралась из угла и нервно шипит. Спрашиваю: 
— Что, несвободен человек от общества?
А стол только виновато молчит, даже не вздыхает. И обязанности на себя берёт с радостью.

Источник фото здесь, Автор — Daniel Ischenko.