Уток хлебом не кормить!

Если вы хотите приготовить яблочный пирог с нуля, вы должны сначала создать Вселенную.

(Карл Саган)

Сизиф с трудом катил огромный булыжник по крутому склону горы. До вершины оставалась всего пара шагов. Грешник подумал, что в этот раз ему удастся вкатить валун на самый пик. Но он оступается: мелкие камушки вперемешку с землёй катятся вслед за огромным булыжником, который со скоростью ночного экспресса летит вниз.

Я открываю глаза и щурюсь от яркого солнца. Голова гудит, как медный котёл, по которому вилами бьёт дюжина чертей. Во рту сухо, вязкая кислая слюна недостаточно смачивает горло. Желудок тянет, будто в нем перекатываются камни. Я подскакиваю на постели и спешу в уборную.

Умывшись, я вернулся в комнату и сморщился: в маленьком помещении было душно, пахло разлитым алкоголем, пылью и недоеденной пиццей. И этот граммофон на столике... Откуда он взялся?.. Старый ящик хрипел, как заядлый курильщик. Я открыл форточку и вдохнул полной грудью запахи утреннего города: бензин, грязь, дым и даже немного серы… Всё, как я люблю. Я чувствовал себя почти дома в этом чужом для меня городе. Идея прогуляться и в полной мере насладиться сомнительными ароматами показалась мне заманчивой — на фоне домашнего бардака. Перешагивая через батарею пустых бутылок и проклиная свою родню до седьмого колена (особенно братца Михаила), я наконец выбрался наружу.

Ноги сами собой понесли меня в городской парк, где на зеркальной поверхности пруда плавают зажравшиеся утки-гурманы, что уже давно воротят клюв от засушенного хлеба, предпочитая ему нежный французский батон из соседней кондитерской. Чёртовы пернатые гедонисты. Я подхожу к своему любимому местечку — небольшому мостику через пруд - и кривлюсь: его уже заняла какая-то дамочка. Будто услышав мои мысли, она поворачивается ко мне лицом и солнечно улыбается. Та-а-ак… Можно забыть про это несчастное «будто».

Она одета в старые дырявые джинсы, выцветший растянутый свитер, а слабо завязанные шнурки кед так и норовят заползти под подошву. Она некрасива. Её смуглое лицо в паутине морщин точно никогда не попадёт на обложку глянцевых журналов. Но, посмотрев в него, ты влюбишься безвозвратно. Её глаза наполнены светом и теплотой, фигура излучает доброжелательность. Кажется, что слабый ветерок, касающийся Её волос, гладит Её, желая быть ближе. Тонкие стебельки травы обхватывают Её ступни, чтобы Ей было мягче идти, а редкие птицы заливаются трелью, чтобы усладить Её слух.

Только Её мне сегодня для полного счастья не хватало!

— Тысячу лет не виделись, — я подхожу к Ней и встаю по левую руку. И ещё столько бы не видеться, подумалось мне. — Какими судьбами?

— Да так. Решила прогуляться. Давно я здесь не была, - женщина пожала плечами и снова принялась кидать уткам куски батона, которые те оскорблено избегали.

— Ты забыла, что уток нельзя кормить хлебом! — сказал я, пожалев и уток, и Её. Первые были оскорблены в лучших чувствах, Она же — расстроена показным небрежением пернатых.

Скривившись, Она поменяла хлеб на специальный корм и снова принялась пулять им в птиц. Никакого эффекта.

— Да что ж эти…

— Эти божьи твари слегка избалованы. Не хочешь выпить? — стоять здесь и кормить привередливых уток мне уже порядком наскучило. Хотелось поскорее узнать, зачем Она почтила меня Своим присутствием.

— Пожалуй, — женщина повернулась ко мне и взяла меня под руку.

Её руки не изменились с момента нашей последней встречи. Сильные, жилистые: руки творца и художника. Руки, способные созидать и разрушать. Казнить и миловать.

Как же мне хочется вновь ощутить их ласку. Ощутить Её любовь.

Мы заходим в кафе, и я заказываю вино. Бокал. А потом ещё один ей. Я же джентльмен. Она заказывает чай и только легонько качает головой, когда я, закидывая один бокал за другим, пытаюсь предложить Ей составить компанию.

— У меня похмелье! — возмущаюсь я, обнаружив, что в стакане у меня вместо вина — вода. — Опять твои шуточки! Они уже пару тысяч лет как неактуальны!

— Не бывает у тебя похмелья… — отставив пустую чашку, проворчала Она. — Мне нужна твоя помощь.

Я напрягся. Всякий будет волноваться, если о помощи попросит Она.

— У меня нет вдохновения. Знаешь, писать истории без продыху годами — утомительное занятие. Когда я задумывала это всё, мне и в голову не пришло, что это будет отнимать у меня столько сил! — нахмурилась Она. — Тысячи и тысячи историй! Нескончаемый поток просьб и требований внести коррективы в тот или иной черновик! Я исписалась! — Она растерянно развела руками и уставилась на меня жалостливым взглядом.

Я невольно сглотнул. В прошлый раз, когда у Неё кончилось вдохновение, Она решила проблему радикально: однажды наслала чуму, а после — потворствовала войнам. Логично: чем меньше персонажей, тем меньше историй приходится писать. Логично и жутко. Стоит побыстрее что-нибудь придумать, или дома опять шагу будет негде ступить от этого нескончаемого потока грешников.

— У Тебя есть идеи? Хочешь, могу сводить Тебя в театр или в ночной клуб? Можем сыграть в покер, как в старые добрые времена. Знаю я одно местечко… Хотя… Тебе не понравится. Ну, или в ту игру, в которую Ты играешь с людьми. Если Ты расскажешь мне её правила, - я задумался, стуча пальцем по краю бокала. — А может, Тебе выпить? Это раскрепощает и помогает увидеть мир под другим углом.

— Пожалуй, Я согласна попробовать всё, на что ты осмелишься меня искусить… — задумчиво произнесла Она. — Но сначала Я бы хотела с тобой потанцевать. Я слышала, это весело.

Я согласно кивнул и хищно улыбнулся:

— Ты нашла дьявольски хорошего партнёра для танцев!

— Я знаю.

…Иголка привычным движением упёрлась в пластинку граммофона-наркомана, наполняя пространство вокруг музыкой, которую моя Спутница вряд ли слышала из своего надёжно защищённого от внешних шумов дома. Хотя некоторые из пары сотен наших общих знакомых считают, что Она просто-напросто глуха.

Мы кружились в быстром танце, одновременно напоминающем румбу, вальс и пляски аборигенов Африки. Мы безудержно смеялись в объятиях друг друга, забыв обо всех прежних разногласиях. Я купался в лучах тепла, исходящих от Неё, гоня прочь мысли о том, что мог бы греться в них вечность, если бы не моё подростковое желание независимости и сепаратизма. Зато я как никогда могу насладиться этим сейчас.

Что ж, может, временами Она и страдает неизлечимой глухотой (а о том, что Она не немая, знает от силы пара человек), но сейчас это не мешает Ей танцевать. И танцует Она, чёрт возьми, поистине божественно, заставляя меня прикладывать уйму сил, чтобы не пасть перед ней лицом в серную грязь в очередной раз.

Мы кружимся и смеёмся, крепко обнявшись, как в былые времена.

Понятия не имею, к чему пришли схоластики, рассуждая, сколько ангелов может станцевать на конце иглы. Но один Бог и один Дьявол вполне спокойно могут уместиться на кончике граммофонной иголки, если им придёт в голову потанцевать, разгоняя вечную скуку и ловя ускользающее вдохновение.

…Я открываю глаза и щурюсь от яркого солнца, что заглядывает через не зашторенные окна. Я хмурюсь: что-то не так… а где похмелье? Я привстаю на кровати и оглядываю комнату: она убрана и буквально сияет чистотой. Куда-то делась батарея пустых бутылок и засохшая пицца. Я решаюсь встать с кровати, и мои ноги сводит судорогой.

— Точно! Она же вчера приходила… — вспоминаю я безудержные танцы и плетусь на кухню.

Тут тоже все прибрано. На столе под полотенцем лежит ещё горячий яблочный пирог. А рядом с ними записка: «Поешь домашнего! Мой выигрыш в покер оставь себе. Лучше купи на него тёплую шапку! Спасибо за танцы! Было весело! У меня появилось несколько замечательных идей для моих персонажей! Надеюсь, ты не будешь сильно вмешиваться, иначе мне придётся снова наказать тебя. Не будь букой и сильно не шкодничай. Люблю тебя, крупный Пакостник. Целую, Мама».

Граммофон неожиданно хрюкнул и принялся наигрывать старый мелодичный романс.

Ноябрь 2019