Раз двоение

Близится утро.
Под кожей уже гудит пробуждение, чувство ни на что не похожее и одновременно знакомое любому из нас. Глаза закрыты, я в своей постели. Запах кондиционера для белья настойчиво бьёт мне в нос мелодией альпийской свежести. Слышно, как тикают часы за стеной, как за окном просыпается город.
Громыхание техники, повизгивание колёс и привычный скрежет пресса уплотнителя. Мусор вывозят трижды в неделю. Получается сегодня или воскресенье, или вторник, или четверг. Сомневаюсь, что выходной. Вчера был свободный день, значит всё-таки вторник или четверг. Эта мысль тревожит сознание. Чего-то недостаёт, чего-то, с чего начинается всякое утро.
Сигнал будильника.
Я открываю глаза. Тянусь рукой по подушкам к изголовью кровати, нащупываю корпус смартфона. Щурю глаза от яркого света экрана, ведь в комнате очень темно. Тяжелые портьеры отрицают саму возможность проникновения света в спальню.
Шесть пятьдесят шесть.
Ещё целых четыре минуты до семи и шесть минут до сигнала будильника. Осознание времени делает восприятие вялым, удерживать смартфон становится тяжело. Рука ныряет обратно под покров. Я продолжаю дремать.
Когда раздаётся сигнал будильника, я резко сажусь. Медленно ворочаю головой по сторонам, а затем сползаю обратно. Опускаю голову на подушку, выуживаю из складок смартфон. Щёлкаю кнопкой разблокировки и смотрю на циферблат электронных часов.
Семь ноль три. Нужно вставать.
Сажусь в постели. За ночь комната остыла, прохладный воздух бьёт обнаженную кожу, и, поднимаясь, я тащу за собой простыню, завернувшись в неё на манер римской тоги. Топаю босыми ногами в ванную. Ну же, когда солнечный свет вселит в меня жизнь?
В ванной комнате ярко и очень светло. Здесь распахнутое окно напоминает о движении жизни более яростно, где-то кто-то кричит, от стен отражается отголосок сирены. Белый кафель ослепляет меня на мгновение, так что до раковины я добираюсь на ощупь. Кручу вентиль и окунаю ладони в прохладное пробуждение, за ними лицо.
Моё утро настало.
Когда я лежу в ванне, на мгновение прикрываю глаза и вспоминаю своё сновидение. Оно подобно скользящим надо мной каплям едва тёплой воды, неуловимо и очень расплывчато. Право вот-вот я поймаю его за хвост, это чудное воспоминание. Оно пришло ко мне в те самые шесть минут, оно было со мной много дольше в том мире. Так, что же мне снилось?
Бывают такие сумасшедшие сны, когда ты лежишь в постели и пытаешься понять, где ты и кто. Ты проснулся или тебе снится сон о том, что ты проснулся и наступил новый день. За десять минут реальности во сне успевает смениться эпоха. Иногда ты умираешь, рождаешься, обретаешь покой.
Думаю, мне снилось, что я спала и видела сон о том, как засыпаю. Этой ночью мы вдвоём, и я вью нам гнездо, стараясь изолировать участки влажной от пота кожи. К вечеру от адской жары изнывает весь город, но ночь всё меняет, и я пускаю её в дом вместе с раскрытым окном. Вспоминаю, что утром мы вернулись со смены уставшие, весь день возились, разбирая коробки. Правильные места правильным вещам, так ты мне говорил. Ты, наконец, переехал
ко мне.
Звуки сирены становятся громче. Я поглядываю в окно. Матовые жалюзи не позволяют мне рассмотреть происходящего, только образы: призрачно-голубого и приглушённо-зелёного. Небо и куст сирени.
Взгляд цепляется за пятно на стене. Бордовое полотенце висит на петельке. Я никогда не вешаю полотенце на петельку, и этот факт будто выводит сознание из забытья.
Сон обрывается, я открываю глаза. Простыни приятно холодят кожу. Грохот со всех сторон. Я зарываюсь поглубже в подушку. Тщетная попытка отыскать тебя. Ещё слишком рано, я в этом уверена. Будильник пока не звонил.
— Мы вошли! — слышится издалека.
Голос приятный, знакомый. С сочной бархатистой хрипотцой южанина, от которой мурашки пробегают по коже. Я отрываю голову от подушки, чтобы получше разбирать слова, шёпотом проникающие, как мне кажется, сквозь открытое окно и занавески. Как будто я не покинула покои Морфея. Это его ладони крепко держат меня за руку прямо сейчас, не твои.
— Милая, ты меня слышишь? — и я действительно слышу всё.
Смотрю в потолок, гладкое белое полотно над головой. Когда я переехала сюда, потолок был пожелтевшим от времени. А я, молодая, смотрящая только вперёд, обновила, подарила новую жизнь. Я часто смотрела на него засыпая и думала о тебе.
Незримое нечто колет меня.
— Что с ней? — голос настойчивый, обеспокоенный. Только ты так мог говорить, значит, ты где-то рядом.
Неужели кому-то из соседей стало плохо с утра? Перед глазами проносятся образы тех, с кем я живу бок о бок на протяжении последнего года. Вереница лиц, от годовалой однозубой девчонки до сухопарого старика из дома напротив.
— Без сознания. Совсем ледяная, пульс нитевидный, почти не прощупывается, — проглатывая окончания, отвечает женщина. Я удивлена, этот голос мне тоже знаком.
— Это не хорошо? — спрашиваешь ты, и я отчего-то чувствую твои руки на своих щеках.
— Это плохо, понимаешь? Нужна каталка.
— Я схожу, — отвечаешь ты, и я знаю, что ты уходишь. Ты не можешь стоять и смотреть, тебе всегда нужно быть первым, одним словом — действовать. В коридоре затухают тяжёлые шаркающие шаги.
— Ты проверила, может, наркотики? — это новый голос, молодой и уверенный, но совершенно мне не знакомый.
Я встаю с кровати, отодвигаю шторы и выглядываю на подъездную дорожку.
На улице пусто. Газоны пострижены, мусорные контейнеры сиротливо стоят вдоль тротуара, прижимаясь друг к другу. Одинаковые, словно размноженные на ксероксе дома смотрят на меня тёмными провалами окон. Где-то здесь, вероятно за поворотом, прячется машина скорой и расчёт пожарных. Туда ушёл ты. Там наше место.
— Слушай, я знаю её не первый год, — строго отвечает Мария, и я благодарна, что она не поясняет.
— И всё же?
— Вены чистые, — коротко обрубает она.
Действительно, такое разочарование для новичка. Должно быть, слова сопровождаются действием. Так что я слышу исключительно звуки, шуршание пластиковой обёртки, звуки тяжелой борьбы и прикосновений заботы. Укол.
Женщина бормочет себе под нос на испанском. Некоторые слова мне знакомы, например, «отец» и «аминь». Я знаю, что, когда ситуация обостряется, Мария всегда молится, и это пугает меня.
Я отхожу от окна, смотрю на разобранную постель. Перед глазами мелькают пятна, но вдруг в дверь входишь ты. Твоё лицо, обычно отстранённое и суровое, выражает испуг.
Мария принимает каталку.
— Слушай, нам лучше поторопиться, совсем не похоже на приступ нарколепсии.
Ты киваешь и подхватываешь меня на руки. Новичок стыдливо отводит глаза, а тебя совсем не заботит моя нагота. Твои глаза прикованы к моему лицу, и мне хочется, чтобы я могла ответить тебе, поддержать тебя. Мне совсем не хочется расставаться, ведь мы даже не принадлежали друг другу.
— Тогда в чём всё дело? — спрашивает незнакомец, помогая зафиксировать мои руки.
— На прошлой смене была травма головы, — отвечаешь ты, и твой голос звучит виновато.
— Она не сделала МРТ? — удивляется Мария.
— Мы отвлеклись, — ты отвечаешь нехотя и кусаешь губу.
— Я позвоню, скажу, чтобы нас встретили, — голос Марии сильный, уверенный. — С ней всё будет хорошо, я буду с ней, — успокаивает она, касаясь твоего плеча.
Мне становится холодно, и я закрываю окно. Забираюсь обратно в кровать и стараюсь не думать совсем ни о чём. Ещё есть время, я могла бы заснуть.
— Осторожнее с ней!
Дребезжащий звук нарастает. Минуты тянутся, затем вой сирены нестерпимо бьёт по ушам. Я продолжаю лежать, неестественно прямо, точно струна и держать тебя за руку. По крайней мере я знаю, что ты не ушёл.