Качели

Он шёл по влажной дорожке, полной тлена прошлогодних листьев, стараясь не поскользнуться, и сердился сам на себя. «Что за блажь? Ну все — люди как люди, кто-то вдруг огородничать начинает, кто мемуары писать, кто-то квасит потихоньку, а я? За что мне такое?» Мысли роились в голове сами, без принуждения, погода стояла ясная, воздух свеж. Акварельное весеннее солнце уже осторожно вступало в свои права. Он сердился на себя за странное навязчивое желание, уже давно овладевавшее рассудком. Подобно многим другим, резко ощутившим себя повзрослевшими, он пытался осознать свою новую роль, будто знакомясь с новым человеком, которым внезапно стал. Многие в этом возрасте меняют привычки — кто-то неожиданно обнаруживает страсть к земледелию, кто-то к Евангелию, кто-то рвётся в лес по грибы-ягоды, иные удивляют домашних кулинарными шедеврами или ворочаются ночью без сна буквально чувствуя, что где-то в толще воды тихо шевелит плавниками ещё непойманная рыба. Уставший за долгую жизнь разум начинает потихоньку избавляться от лишнего, концентрируясь на главном. У него же была особенная страсть… «Ну, а что? Может, в этом-то вся тайна жизни?» — кивал он себе и удивлялся смелости собственной мысли… Идти было недалеко — с километр до остановки, а там уж почти до самой работы на автобусе. Работа — только в городе, но это не расстраивало — чисто для души и поддержания здорового режима, лишь как приятная добавка к недавно оформленной крохотной пенсии. Дети, не так давно сами ставшие родителями, тоже жили в городе, но наведывались часто, благо — недалеко. Недавно он обнаружил, что они, да и жена тоже, незаметно перешли на обращение «дедушка» к нему, вместо прежнего, привычного «пап». «Дед… дед…» — вторил он эхом сам себе под нос. Неужели дед? Я ж ещё не стар…
В такие минуты он вспоминал собственного деда. «Конечно, он! Заразил же, гад! Ну все же -люди как люди, а он…» — возмущалось в голове. Уже с год, как он начал покупать материал — длинные балки, канаты, брус-сотку, железные накладки, стяжки, тросы и огромные болты. Долго рассчитывал, делал эскизы, погружался в справочники и переделывал чертежи вновь. Наконец, всё было готово, оставалось лишь залить площадку под основание. «Ждать год, пока фундамент осядет, или так?» — роились тревожные мысли. «Ну на армированную сетку же» — успокаивал внутренний голос. «А ставить как? Где такой кран высокий возьмёшь?» — снова подавал голос внутренний предатель… Жена, поначалу благоволившая таинственному увлечению — мало ли, баньку собрался поставить или садовый домик, кажется, почувствовала неладное и к каждой покупке относилась теперь с воинственным подозрением: «А это ещё зачем? Скажешь ты наконец-то, или нет?» Поэтому, ради свободы в тратах, приработок помимо пенсии был необходим.
Ну! Что там говорил дед? «Качели Жизни — в них вся суть!» — вот, что он говорил. Говорил, что есть такие Качели, на которых, когда катаешься, видно всё — жизни, свои и чужие, детство и старость, прошлое и даже будущее. Виден смысл любой жизни. Виден их взлёт и конец. И вообще, видна суть всего. Качели эти очень большие. Говорил, катался на них, и не раз, но за границей. И что можно такие и самому построить. Дед, конечно, балагур был, любил недорогой портвейн и застольные разговоры, мог и приврать — фронтовикам многое простительно, но при разговоре о Качелях Жизни всегда становился серьёзен. Эта мысль, видать, крепко одолевала его. Конечно, он, внук, тогда ещё маленький, назойливо тревожил деда просьбами построить такие же. И были такие дни — беззаботные дни ясного разума, когда они, наконец, принимались за работу, но… Да, начало было положено ещё тогда…
​Стоял погожий осенний день. Дымкой клубился утренний туман в низинах. Птицы, обычно в это время сбивающиеся в суетливые крикливые стаи, облепили окрестные деревья, молча взирая на новое чудо творения. Но и была суббота, когда самим творцом заведено озирать содеянное. Нечто огромное и непонятное попирало небо, широко расставив углы деревянных ног. «Скажут, Вавилонскую башню построил… Ну и пусть смеются» — думал он, в торжественном волнении крепя себя к люльке ремнями безопасности. «Может в этом и есть суть…». Руки его дрожали, ноги ходили ходуном, но всё было продумано, всё учтено. Помедлив, несколько раз убедившись в безопасности, он молча кивнул сам себе. Пора. Холодный воздух хлынул в лицо, ухнуло сердце и ударом вышибло дух. Мысли, слова — всё это осталось где-то сзади. Раздирая сквозь свистящий ветер слезящиеся глаза, он увидел смазанную картинку стремительно несущегося мимо мира. И понял, что только это и есть жизнь. Понял, что за смутной быстролётностью детства последует наивысший миг кристальной ясности, когда видно всё, насколько способен охватить взгляд. Великие Качели Жизни. Скрипнув, мир замер в оглушительной тишине. Но он уже знал, что это начало неотвратимого движения вниз.